Аудиенция была окончена. Петр, прощаясь, кивнул и вышел из кабинета. Он слышал, как за его спиной Слуцкий отдавал по селектору указания секретарю.

— Господин Романов, пожалуйста, это вам, — вручила ему пластиковую папку женщина, едва Петр вышел в приемную. — Господин Гончаров, а это просили передать вам.

Леон получил похожую папку. Бурнаша в приемной уже не было. Из кабинета вышел Слуцкий и на ходу бросил:

— Я в Думе, затем в правительстве. Буду к семнадцати часам.

Петр переглянулся с Леоном. В вышеуказанных учреждениях их точно не ждали, и сегодня, как объявил будущий шеф, день отдыха. Сердечно раскланявшись с секретарем, Петр с Леоном покинули гостеприимный офис Фонда ветеранов органов правопорядка. На улице их ждали Бурлаков и Колян с Винтом.

— Ну че, мужики, разошлись наши пути-дорожки, — грустно сказал Бурнаш. — Жалко расставаться, да некуда деваться. Прорезали мы по боям не хило. Но птицам вольным полет дальний, а мне опять в свое болото нырять. Таких, как вы, уже не найти. Остался я с одними «дракончиками». Но ничего, может, еще нарою толковых бойцов, побьемся. Да, как я и обещал, ваша доля...

Бурлаков вручил Петру и Леону по конверту, перетянутому резинкой. Судя по объему, там лежали отнюдь не банковские чеки.

— Вы сейчас куда лыжи вострите? — Бурнаш почти просительно посмотрел на бывших подопечных.

— У меня особых дел нет, — пожал плечами Леон. — Может, только к вечеру будут искать.

Это заявление наводило на определенные мысли, которые Петр озвучивать не стал ввиду их деликатного свойства.

— Я тоже свободен, — бодро сказал он. — Почти. В банк бы заехать, с чеком решить.

— Банк не проблема. Тогда, мужики, может, отметим прощание, — повеселел Бурнаш. — Как-никак из одного котелка баланду хлебали. А потом я вас в пансионат завезу, мне все равно Костика со Стасом забирать надо. Все капитально будет, не сомневайтесь.

По поводу баланды, конечно, Бурлаков загнул, но капитально у него получилось. Леон с Петром пили в меру, в плепорцию, как говаривал царственный тезка, прорубивший окно в Европу. А вот с горя ли, с радости, под осетринку и балычок душевно поминая триумфально проведенный турнир, Павел Иванович накушался от души, в смысле — нарезался. До машины человека-гору пришлось тащить на руках. Только у подъезда его подхватили смиренно ожидавшие начальника Колян и Винт.

По дороге в пансионат Бурнаш малость протрезвел, но сильно посуровел. Он вдруг припомнил утреннюю беседу и пообещал ментам московским, которые дело на него шили и кичей пугали, башни поотшибать, на ножи поставить, в сортире лагерном утопить, ну и так далее, по списку. Последнее, чем грозил Бурлаков, так это тем, что желал сыграть у ментовского могильного холмика марш Мендельсона. Каким боком прилепилась к угрозам свадебная мелодия, узнать не пришлось, так как Павел Иванович после Мендельсона длинно и чувственно матернулся и заснул крепким и здоровым сном.

В речи Бурнаша конкретных фактов не приводилось, лишь намеки витали, однако можно было догадаться, что крепко достал его Слуцкий. По всему выходило, что хотел Павел Иванович хорошо подзаработать на Петре и Леоне, да не с тем связался. Видимо, была у отставного генерала хорошая подборка компромата на Бурлакова — до красноты лица и холодного пота. По всему, без труда сломал Вилен Владимирович крутого провинциального авторитета.

А вот с Леоном непонятно выходило. Шантажировать бывшего капитана Слуцкому было как будто нечем, по крайней мере, так казалось Петру. Оставалось думать, что Леона прельстила перспектива работать с классными бойцами, ну и заработная плата со столичной пропиской. Лишь позже Петр узнал, что Слуцкий и на него отыскал компромат, а точнее — слепил.

Будто бы гражданство российское Леон получил незаконно и мог за это быть выдворен из страны. Угроза не то чтобы очень страшная — последствия противные. От французского подданства Леон в свое время отказался, принимая российское, а по рождению бельгийского лишился еще при поступлении в Иностранный легион. Так что запросто мог остаться господин Гончаров бомжем международного класса и поскитаться по пересыльным лагерям Старого Света.

В общем, козырьки из рукава у Слуцкого на каждого нашлись, все масти были крыты. А точнее — папки с компроматом. Видно, неплохо работала служба безопасности фонда. Прокачали всех профессионально. Вероятно, и Азамат в команду не просто так попал. Можно было только догадываться, как и чем прижал Османа отставной генерал, что «курду» пришлось расстаться с горцем. А уж как тот трясся над парнем...

Глава 6

Все флаги в гости к герру Бауму

Эрнсту Бауму, устроителю турнира «Бриллиантовый лев», по самым скромным подсчетам, было далеко за восемьдесят. Правда, на фотографии он выглядел гораздо моложе. Баум был сыном фабриканта из Нижней Саксонии. Его отец, начав с крохотной бойни на окраине Бремена, к тридцатым годам прошлого века имел уже целую сеть мясоперерабатывающих заводов по всему северу Германии. Продукты, наряду со сталью и порохом, были тогда стратегическим и, следовательно, высокооплачиваемым товаром. Поставки консервированного мяса для нужд вермахта принесли Бауму-старшему огромный капитал.

Сын Эрнст не сразу продолжил дело отца. В сороковом году он закончил летное училище и затем храбро воевал в составе 3-го истребительного полка «Кондор» в Северной Африке, Италии и Франции. Летом сорок четвертого года двадцатичетырехлетний майор люфтваффе, кавалер Железного креста, лично врученного ему фюрером, Баум был подбит в воздушном бою над Ла-Маншем. Дотянув до побережья в районе Шербура, раненный, он чудом посадил свой изрешеченный пулями «Мессершмитт» на крохотный пятачок среди скал и потерял сознание. Очнулся Баум уже в госпитале в Гавре. Два огнестрельных ранения, переломы обеих ног и тяжелейшая травма позвоночника надолго приковали его к постели. На этом военная карьера летчика закончилась, как вскоре и Вторая мировая война.

След Баума в послевоенной Европе пропадает и отыскивается уже в сорок девятом году в Аргентине. Концерн «Баум&Баум», специализирующийся на промышленном разведении скота и его переработке, занимает ведущие позиции в экономике этой латиноамериканской страны. Похоже, папаша Баум вовремя среагировал на грядущие изменения и успел вывести активы из агонизирующей Германии. И сам от греха подальше убрался на другой конец земного шара.

Правда, след пока так и остается следом, как и разговоры в деловых и политических кругах Аргентины, что со здоровьем у Баума-младшего, мягко говоря, дела обстоят не очень хорошо. Последствием травмы позвоночника в аварии под Шербуром явилось то, что Эрнст практически прикован к инвалидной коляске и врачи небезосновательно опасаются наступления полного паралича.

На несколько лет о Бауме-младшем забывают, однако напрасно. В пятьдесят четвертом он появляется в высшем аргентинском обществе здоровым и вполне довольным жизнью. Ходят слухи, что, потеряв веру в современную медицину, Эрнст настоял на том, чтобы его отправили в Тибет, где в затерянном высоко в горах буддийском монастыре его в прямом смысле поставили на ноги.

Скоро отец передает дела сыну и удаляется на покой. Баум умело управляет мясной империей. В тридцать шесть лет он женится на двадцатилетней наследнице хозяина сталелитейной компании и становится еще богаче. Красавица жена, две милые дочери и сын, солиднейший капитал, положение в обществе — что еще надо для счастливой жизни?

Но нет, при всей солидности Эрнст Баум скачет и прыгает по утрам и вечерам. Не на лошади, что достойно аристократа, а сам по себе на лужайке за домом-дворцом. Да к тому же машет бамбуковой палкой и широким мечом, привезенными из Тибета. А еще он устраивает соревнования, на которые приезжают в Буэнос-Айрес из разных стран и континентов люди всех цветов кожи. И бьются они руками и ногами, что совсем не похоже на приличные виды спорта, а более присуще драке. Однако человек с такими деньгами, как у Баума, может позволить себе любые причуды, не боясь показаться смешным.